Когда я была маленькой, перед сном папа обычно читал нам рассказы о Шерлоке Холмсе. Мой брат, пользуясь случаем, немедленно засыпал в своем углу дивана, но все мы, остальные, ловили каждое слово. Помню большое кожаное кресло, в котором сидел папа, одной рукой держа книгу перед собой, помню, как пляшущее в камине пламя отражалось в стеклах его очков в черной оправе. Помню, как он то повышал, то понижал голос, нагнетая напряжение перед каждым поворотом сюжета, и вот наконец – долгожданная разгадка, когда все вдруг обретало смысл, а я качала головой, совсем как доктор Ватсон, и думала: «Ну конечно! Как же все просто теперь, когда он все объяснил!» Помню запах трубки, которую папа так часто курил, – как сладкий дым грубоватой табачной смеси оседает в складках кожаного кресла, помню ночные очертания за шторами и застекленной дверью. Трубка у папы была, разумеется, чуть-чуть изогнутая – точь-в-точь как у Холмса. Помню и финальный звук захлопнутой книги, когда страницы вновь соединялись под малиновыми крышками переплета, а папа объявлял: «На сегодня все». И мы расходились: просить, умолять и строить жалобные гримасы было бесполезно – наверх и в постель.
И еще одна деталь врезалась мне тогда в память – так глубоко, что сидела в ней, не давая мне покоя, даже спустя много лет, когда остальные истории поблекли, слились с размытым фоном и приключения Холмса и его преданного биографа забылись все до единого. Эта деталь – ступеньки.
Ступеньки дома 221В на Бейкер-стрит. Сколько их было? Холмс спросил об этом Ватсона в «Скандале в Богемии», и этот его вопрос навсегда засел у меня в голове. Холмс и Ватсон рядом в креслах, сыщик объясняет доктору, чем отличается умение просто смотреть от умения замечать. Ватсон озадачен. А потом все вдруг становится совершенно ясно.
«– Когда я слушаю ваши рассуждения, – заметил Ватсон, – все кажется мне до смешного простым – настолько, что я и сам догадался бы без труда, но в каждом отдельном случае я пребываю в растерянности до тех пор, пока вы не объясните ход своих мыслей. Тем не менее я убежден, что мой глаз зоркостью не уступает вашему.
– Вот именно, – ответил Холмс, закуривая папиросу и откидываясь на спинку кресла. – Вы видите, но не замечаете. Разница очевидна. К примеру, вы часто видите ступеньки, ведущие из прихожей в эту комнату.
– Да, часто.
– Сколько раз вы уже видели их?
– Несколько сотен.
– И сколько же там ступенек?
– Ступенек?.. Не знаю.
– Именно! Вы не заметили. Хотя видели их. О том и речь. А мне известно, что ступенек там семнадцать, потому что я и видел их, и замечал».
Меня потряс этот диалог, услышанный однажды вечером при свете камина, когда в воздухе витал трубочный дым. Я судорожно попыталась вспомнить, сколько ступенек в нашем доме (я понятия не имела), сколько их ведет к нашей входной двери (опять нет ответа), а сколько – вниз, в цокольный этаж (десять? Двадцать? Я не сумела назвать даже приблизительную цифру). Еще долго потом я старалась считать ступеньки на всех лестницах, какие мне попадались, и запоминать полученные результаты – на случай, если кто-нибудь потребует у меня отчета. Холмс гордился бы мной.
Разумеется, я почти сразу забывала каждое число, которое так прилежно старалась запомнить, – лишь много позднее я поняла: всецело сосредоточившись на запоминании, я упускала из виду истинную суть проблемы. Мои усилия с самого начала были напрасными.
В то время я не понимала, что у Холмса имелось передо мной значительное преимущество. Большую часть жизни он совершенствовал свой метод вдумчивого взаимодействия с окружающим миром. А ступеньки в доме на Бейкер-стрит – всего лишь способ продемонстрировать навык, которым он привык пользоваться естественно, не задумываясь. Одно из проявлений процесса, привычно и почти неосознанно протекающего в его вечно деятельном уме. Если угодно, фокус, не имеющий практической цели – и вместе с тем исполненный глубочайшего смысла, стоит только задуматься о том, благодаря чему он стал возможным. Фокус, который вдохновил меня написать о нем целую книгу.
Идея вдумчивости[1]1
Словами «вдумчивость» или «вдумчивый подход» здесь и далее переводится термин mindfulness, в русскоязычной литературе он переводится по-разному, в том числе словами «осознанность» и «психическая вовлеченность». – Прим. пер.
[Закрыть] отнюдь не нова. Еще в конце XIX в. отец современной психологии Уильям Джеймс писал, что «способность сознательно сосредоточивать рассеивающееся внимание, делая это вновь и вновь, – первооснова суждения, характера и воли… Лучшее образование – такое, которое развивает эту способность». Сама по себе упомянутая способность – квинтэссенция вдумчивости. А образование, предложенное Джеймсом, – обучение вдумчивому подходу к жизни и мышлению.
В 70-х гг. ХХ в. Эллен Лангер продемонстрировала, что вдумчивость способна не только менять к лучшему «суждения, характер и волю». Практикуя вдумчивость, пожилые люди даже чувствуют себя моложе и действуют соответственно, этот подход улучшает основные показатели их жизнедеятельности, например артериальное давление, а также когнитивную функцию. Исследования последних лет показали: размышления-медитации (упражнения на полное управление вниманием, составляющее основу вдумчивости), при выполнении их всего пятнадцать минут в день, меняют показатели активности лобных долей мозга в сторону, более характерную для позитивного эмоционального состояния и установки на результат, иными словами, даже непродолжительное созерцание природы может сделать нас более проницательными, творческими и продуктивными. Кроме того, теперь мы уже с большой определенностью можем утверждать: наш мозг не создан для многозадачности, полностью исключающей вдумчивость. Когда мы вынуждены выполнять много дел одновременно, мы не только хуже справляемся со всеми этими делами: у нас ухудшается память, ощутимо страдает общее самочувствие.
Но для Шерлока Холмса вдумчивое присутствие – всего лишь первый шаг. Оно предполагает гораздо более значительную, утилитарную и благодарную цель. Холмс рекомендует то же, что предписывал Уильям Джеймс: учиться развивать наши способности к вдумчивому мышлению и применять его на практике, чтобы добиваться большего, мыслить лучше, чаще принимать оптимальные решения. Иными словами, речь идет о том, чтобы усовершенствовать нашу способность принимать решения и строить умозаключения, начиная с ее фундамента, с тех кирпичиков, из которых состоит наш разум.
Противопоставляя умение видеть умению замечать, Холмс на самом деле объясняет Ватсону, что ни в коем случае не следует принимать бездумность за вдумчивость, путать пассивный подход с активной вовлеченностью. Наше зрение работает автоматически: этот поток сенсорной информации не требует никаких усилий с нашей стороны, нам остается разве что держать глаза открытыми. И мы видим, не задумываясь, вбираем бесчисленные элементы окружающего мира, не удостаивая увиденное необходимой обработки мозгом. Порой мы даже не отдаем себе отчета в том, что оказывается у нас прямо перед глазами. Чтобы что-нибудь заметить, надо сосредоточить внимание. Для этого нужно от пассивного впитывания информации перейти к ее активному восприятию. То есть осознанно в него включиться. Это относится не только к зрению, но и ко всем чувствам, ко всей входящей информации и к каждой мысли.
Мы слишком часто относимся к собственному разуму на удивление бездумно. Мы плывем по течению, не подозревая, сколь многое упускаем в собственном мыслительном процессе, и даже не догадываемся, насколько бы выиграли, уделив некоторое время тому, чтобы понять его и осмыслить. Как Ватсон, мы шагаем по одной и той же лестнице десятки, сотни, тысячи раз, по несколько раз на дню, но не пытаемся запомнить даже простейших особенностей этой лестницы (я не удивилась бы, спроси Холмс не про количество ступенек, а про их цвет и обнаружь, что даже эта подробность осталась не замеченной Ватсоном).
Дело не в том, что мы неспособны к запоминанию: просто мы сами предпочитаем не делать этого. Вспомните детство. Если бы я попросила вас рассказать об улице, на которой вы выросли, вполне вероятно, вы припомнили бы массу деталей: цвет домов, причуды соседей. Запахи в разное время года. Как выглядела улица в разное время суток. Места, где вы играли и где проходили. И где остерегались ходить. Ручаюсь, рассказ затянулся бы на целые часы.
В детстве мы на редкость восприимчивы. Мы впитываем и обрабатываем информацию с быстротой, о которой в дальнейшем не можем и мечтать. Новые виды, новые звуки и запахи, новые люди, эмоции, впечатления: мы познаем наш мир и его возможности. Все вокруг новое, все интересное, все возбуждает любопытство. Вот как раз в силу этой новизны всего, что нас окружает, мы чутки и настороженны, мы сосредоточенны и ничего не упускаем. Более того, благодаря мотивированности и вовлеченности (двум качествам, к которым мы еще не раз вернемся) мы не просто воспринимаем мир полнее, чем будем это делать позже, но и запасаем информацию впрок. Кто знает, что и когда может пригодиться?
По мере взросления наша пресыщенность растет в геометрической прогрессии. Там мы уже были, это мы уже проходили, этому незачем уделять внимание, и разве это мне хоть когда-нибудь понадобится? Не успев опомниться, мы утрачиваем присущую нам от природы внимательность, увлеченность и любознательность и подчиняемся привычке к пассивности и бездумности. И даже когда нам хочется чем-нибудь увлечься, выясняется, что в этой роскоши, такой доступной в детстве, нам уже отказано. Остались в прошлом дни, когда нашей главной работой было учиться, впитывать, взаимодействовать; теперь у нас другие, более актуальные (как нам кажется) обязанности, наш ум должен обслуживать другие потребности. И по мере того как запрос на наше внимание растет – что не может не вызывать тревоги в условиях цифровой эпохи, когда от мозга требуется решать множество параллельных задач двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, – реально внимание у нас снижается. При этом мы постепенно утрачиваем способность обдумывать собственные мыслительные привычки или вообще замечать их и все чаще позволяем нашему разуму диктовать нам суждения и решения вместо того, чтобы поступать прямо противоположным образом. В самом этом явлении нет ничего плохого – мы еще не раз упомянем о необходимости автоматизации некоторых поначалу трудных и когнитивно затратных процессов, – однако оно опасно приближает нас к бездумности. Грань между сноровкой и бездумной машинальностью тонка, и тут надо быть предельно внимательным, чтобы ее нечаянно не пересечь.
У вас наверняка возникали ситуации, когда требуется отказаться от движения по накатанной колее, и вдруг оказывается, что вы забыли, как это делается. Допустим, по пути домой вам надо заехать в аптеку. Об этом предстоящем деле вы помнили весь день. Вы репетировали мысленно, представляя себе, где надо повернуть еще раз, чтобы подъехать куда нужно, лишь немного отклонившись от привычного пути. И вот вы обнаруживаете, что стоите возле дома, даже не вспомнив о том, что собирались заехать куда-то еще. Вы забыли сделать дополнительный поворот, проехали мимо, и ни малейшей мысли о нем не мелькнуло у вас в голове. Вмешалась бездумность, порожденная привычкой, рутина пересилила ту часть мозга, которая знала, что у вас намечено еще одно дело.
Это происходит постоянно. Мы настолько встраиваемся в колею, что проводим в бездумном оцепенении по полдня. (Вы еще думаете о работе? Беспокоитесь из-за электронного письма? Заранее планируете ужин? Забудьте!) Эта автоматическая забывчивость, эта власть рутины, эта легкость, с которой мы готовы отвлечься, – еще пустяк, хоть и заметный (поскольку нам дано осознать, что мы забыли что-то сделать), эта мелочь – лишь малая часть куда более масштабного явления. Описанное выше происходит чаще, чем нам кажется: мы крайне редко осознаем собственную бездумность. Сколько мыслей возникает у нас и рассеивается прежде, чем мы успеваем уловить их? Сколько идей и озарений ускользает от нас, потому что мы забываем уделить им внимание? Сколько решений мы принимаем, не осознавая, как и почему их приняли, движимые некими внутренними настройками «по умолчанию» – настройками, о существовании которых или смутно догадываемся, или вообще не подозреваем? Как часто у нас случаются дни, когда мы вдруг спохватываемся и гадаем, что натворили и как дошли до жизни такой?
Задача этой книги – помочь вам. На примере принципов Холмса в ней разбираются и объясняются те шаги, которые вам необходимо предпринять, чтобы выработать привычку вдумчивого контакта с самим собой и окружающим миром. Чтобы и вы могли между делом небрежно упомянуть точное количество ступенек на лестнице, к изумлению менее внимательного собеседника.
Итак, растопите камин, уютно устройтесь на диване и приготовьтесь вновь принять участие в приключениях Шерлока Холмса и доктора Ватсона на кишащих преступниками улицах Лондона – и в самых потаенных закоулках человеческого разума.
Там еще много.Вот ссылка:
http://www.e-reading.club/bookreader.ph … Holms.html
Перед тем, как принести ВАМ, уважаемые оппоненты Маргариты, я всмомнила о Шерлоке Холмсе.
Когда вы читали его по первому разу, вы все догадывались, что там в конце?
Вот, по моему, мы обвиняем Риту в том, что к сожалению, нет у нас с вами, что в ее голове, существуют отличные от наших голов мозги, присущие Шерлоку Холмсу и всем перечисленным ею специалистам в области кино, и по постмодернизму -- она может замечать, запоминать (200 серий, это же немыслимо, а она помнит даже по номерам серий) и мыслить нестандартно (как и наша Катюшка).
Как там у дедушки Крылова?
Давайте оборотимся ,кумушки к себе, и признаемся, что мы не так быстро и правильно мыслим, да еще настолько убеждены в своем умении мыслить правильно, что отторгаем все ее доводы, чем очень вредим себе. Для нас истина- "Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда". Смешно!!!
Еще добавлю.
Когда я стала читать Ксению, мне показалось- какая чушь, нет я этого никогда не пойму, поэтому не приму, пойду-ка я приятное- читать фанфики.
Рита же сразу уловила Ксению, пошла за ней, постаралась оценить и , как от толчка-- дальше. После рассуждений Риты и ее дальнейших открытий (в частности: авторства инструкции и правильного понимания возникновения любви Андрея , правильного понимания их ночей и многого другого...), Ксения читается элементарно.
Эйнштейна тоже не воспринимали долго ...... Некому было понять, не было еще у тех ученых знаний, слишком опередил и мыслил очень нестандартно.
И Катюшка нестандартно поняла, что инструкцию написал Андрей. А он понял, [b]что она это знает, у трубы, поэтому и спросил:" Ты меня никогда не простишь?" и вернулся к Кире.[/b]
Отредактировано natasha (30-11-2015 01:41:36)
- а то копай тогда сама. 
) и чья почти пуританская строгость все же сглаживается притягивающей взгляд яркой брошью, прикрепленной к - внимание! здесь: черной ленте (124 с)
). Обязательно почитаю, что там дальше по ссылке. Наташа - супер просто гран мерси тебе за эту статью! 
теперь сожрут нас с тобой вместе или просто обидятся на твои слова, 
но вместе с тем эгоистически радуюсь, что ваше заметное отсутствие не было вызвано потерей интереса к нашим обсуждениям. 
[взломанный сайт]
[взломанный сайт]
[взломанный сайт]
[взломанный сайт]
